С разрешения автора публикую его очень личные размышления по теме нашего похода.

"Мне сложно высказать обьективное мнение, в данном вопросе я не могу уйти от идеологемы усвоенной с детства и быть беспристрастным , я очень болезненно воспринимаю возрождение идеологии белого движения и соответственно то, что после августовской революции 1991 г. возродить нашу страну пытаются на рельсах возрождения белой идеи и это несмотря на то, что ряд офицеров и прапорщиков в поселке (У 235/26, пос. Октябрьский на ж.д. ветке Решеты-Карабула), где я вырос, были убеждены, что это я ликвидировал Советский Союз , я же думал, что офицер-коммунист не может игнорировать Ленина, который, как я воспринимал, обосновывал путь вперед, тем , что мы не имеем право быть державой (это все-таки белая идея "единая и неделимая"), тем более любить Родину за деньги.
Окончив школу, я приехал на учебу в Красноярск и за 1987-1988 год мне довелось поговорить с что-то около полутора тысяч человек (даже офицер, работавший в секретариате Андропова, имел только одну цель - доработать до пенсии). И все как один отвергли идею построения коммунистического общества мотивируя тем, что для них лично важнее оклад, паек и доплата за звание. И это привело меня к мысли, что если в СССР нет граждан, желающих в нем жить, то необходимо упразднить такое государство. Дальнейшая практическая жизнь только укрепила меня в этом мнении, в городе жить было негде, я перевелся на заочное.
Попреподавав в школе, я получил предупреждение со стороны завуча, что если мне не нравится заработная плата, что-то около 25 рублей в месяц, я могу уходить. А подрабатывать после уроков, чтобы покупать книги, не говоря уже об еде и одежде, противозаконно.
Примерно к октябрю 1990 года я принял внутреннее решение и начал ощущать себя врагом Советской власти, как говорится, такова была моя идейная эволюция. 1991 год я еле пережил, благо , что тогда можно было ночевать на вокзале без билета. Но несмотря ни на что, я не смог принять ни идеи Бога, ни белой идеи. Августовскую революцию я воспринял как одну из немногих радостей в жизни, был очень рад, что дожил до августа 1991 года, мне хотелось создания такого общества, в котором можно зарабатывать - республики свободных граждан так сказать. Я не воспринимаю август 1991 как сборище пьяных людей, как это пытались представить практически сразу же, но тем не менее я признаю полное поражение этой революции. Как не удалось найти людей желающих строить коммунистическое общество, так и не удалось найти в нашей стране людей, желающих быть свободными гражданами.
Иллюзии прошли быстро, была даже такая, что будет упразднена налоговая система, все-таки для выплаты пенсий, как планировалось, было вполне достаточно оставить в госсобственности Норильский никель и еще порядка пяти предприятий (опыт Тэтчер, позволю маленькое отступление - в 1984-1985 году на полном серьезе ожидалось, что в Англии победит социалистическая революция, и я думал, что вот Октябрьская революция прошла без меня, белых разбили без меня, фашистов без меня и вот в руки идет революция в Англии (так писала газета "Советская Россия"), которая принудит государство заняться государственным предпринимательством. В этих условиях необходимость в налогах и сборах отпадает и можно развивать и производство, и торговлю, а не встраиваться
в продажи услуг и ЕНВД.

Если экстраполировать возможную победу белых и возрождение умеренной монархии , то , возможно, то, чего я хотел, могло осуществиться при существовании монархии на протяжении какого-то периода времени. Мне даже предлагали сотрудничество с одним человеком в Красноярске, который видит себя будущим монархом, но я что-то побоялся.
Классическая формула "за веру, царя и отечество" не воспринимается мной, я вырос без Бога и всегда думал, что если Бог есть, то он есть независимо от того верю, ли я в него или нет. Борьба с самодержавием всегда была основой моей личности практически с детского сада (а дети в КНДР, например, практически к 3-х летнему возрасту уже в идеологеме и видят смыслом своего существование поддержание работы особой зоны диктатуры пролетариата). Так сложилось я воспринял эту идею близко, отечеста или родины я лишен, последний раз когда я видел Тиличеть-2 (У 235/7), то место, что считал своей родиной, я видел стаи собак и группы одичавших подростков, бросающих камни в проходящий поезд. По-видимому, я космополит, хотя ни разу и не был в Таиланде.

Почему-то мне близка мысль Ленина о том, что при победе коммунистического строя не будет государства и соответственно армии, а если называть народом тех людей, которых я вижу из года в год, мне периодически становится дурно, и это несмотря на закалку колонии строгого режима, где я вырос.
Недавно увидел цитату из Энгельса, он говорит, что когда "мы придем к власти, мы выбросим хлам государственности на свалку истории" и вспомнил еще один эпизод своей жизни: в 1984 года в местном клубе, я высказался, что местный комсомол представляет собой сброд и большое количество людей предприняло ответный шаг - меня принудили вступить в комсомол, я же хотел строить коммунизм вне рядов союзной молодежи и думал, что нельзя быть в рядах организации и быть неуверенным практически в каждом. Мне удалось своеобразно ответить на это насилие, в 1986 году я заехал к девушке, которая уже училась в Красноярске и была инициатором травли, и сказал ей "Татьяна, вот Сана Мхайдали, боец Ливанской коммунистической партии, подьехала к израильской колонне и подорвала машину с большими потерями для израильтян, а почему мы здесь в Красноярске теряем время, что мы делаем для построения коммунистического общества?"
В результате от меня отстали, школу садизма и лицемерия мне пришлось пройти по полной программе.

В каждой стране мира можно провести водораздел по линии "красные" и "белые"(в том же Афганистане ХАД - это расные, душманы - белые. Душманов было около ста группировок к 1980 году). В том же Иране партия Тудэ - красные, корпус стражей исламской революции - белые или может быть околобелые. И в Африке тоже есть свои красные и белые. Поэтому я выступаю за то, чтобы изучать и красное и белое движение на академической основе.

Чтобы понять расстановку политических сил в странах мира и соответственно понять,
что надо делать, нужно изучать историю - поле борьбы, жестокое поле.
Я думаю, что , несмотря на возможность победы в гражданской войне, белое движение было исторически обречено и не факт, что Октябьская революция - это эксперимент,а не тысячелетнее ожидание русского крестьянина, пашущего землю при Владимире Красное Солнышко и ожидающего прихода Ленина (это картинка из школьного учебника). Главная проблема, думаю, все таки в Сталине. Особенность его личности навсегда перекрыла возможность построения социализма во всех странах мира. Недаром Путин считает Сталина своим, а чтение работ Ленина - это экстремизм (недавно в Красноярске осудили девушку, которая публично на улице читала Ленина). А таких, как Каппель, ведь было очень мало, своего рода диалектика, еще бы несколько человек таких и белое движение победило бы. Есть ощущение, что Каппель мог бы быть шире в своих взглядах, но каждому свое - он был военным до мозга костей.
Поэтому мне остается только пытаться достичь цели которую еще в 1996 году поставил передо мной мой знакомый. Он сказал мне: " Алексей, поставь перед собой простую, бытовую цель, например, купить стол. И купи его".

На днях я был в почти нежилой д.Мелецк Бирилюсского района, где один из местных жителей подарил мне фотографию 1919 г.: казаки ведут дезертиров из д.Арефьево (того же района) на расстрел.

Меня царапнуло. Вот смотришь на фото - живых людей ведут на расстрел. И как-то не по себе становится. Когда читаешь об этом - более отвлеченнно воспринимается.

подробнее; во фконтакте они приглашают всех, кому интересна история гражданской войны и Красноярска

Все так, сходил и даже выступил. В качестве подарка вручил организаторам фрачный знак ордена за Сибирский Ледяной поход на бело-зеленом банте.
Муж Боратынской - К.Ильин, является участником Сибирского Ледяного похода,


Ольга Ильина-Боратынская (1894-1991) – выдающаяся писательница русского зарубежья.

Она правнучка Е.А.Боратынского, одного из самых значительных русских поэтов первой половины XIX века.

Будучи в эмиграции, О.Боратынская написала роман «Белый путь. Русская Одиссея. 1919-1923», посвященный периоду Гражданской войны. Рукопись перевода передана в коллекцию музея Е.А.Боратынского в Казани сыном писательницы Б.К.Ильиным (США) в декабре 2009 года.
Роман отражает экзистенциальную сущность трагического явления русской истории и психологию человека, поставленного на грань между жизнью и смертью; открывает феномен "белого пути" как социально-исторического и психологического явления.

Отчет о мероприятии опубликован на http://lesoteka.livejournal.com/9652.html.

А на 12 февраля планирую совершить пеший переход из Листвянки в Танхой.
Вообще маршрутов подразделений Белой Армии через Байкал было три: каппелевцы шли из с.Б.Голоустного на ст. Мысовая, 55 км (я проехал этим путем 11 февраля 2008 г.).
Ангарская группа полковника Камбалина прошла из п.Онгурён в Усть-Баргузин - 104 км.
Хвостовые части сократили путь, пройдя из п.Листвянка на ст.Танхой 41 км.

Переход п.Листвянка - ст.Танхой состоялся 12 февраля. За 12 часов прошли пешком по льду Байкала 43 км.

Маршрут оказался неожиданно сложным: и в трещины не раз проваливались, и блудили в темноте (вышли в 5.30 местного времени).

Плюс отполированный ветром лед, глубокий снег и под ним вода (из-за чего на берег долго выбраться не могли). Минус двадцать и жесткий боковой ветер. Усталость и боль перегруженных мышц. Да и люди, до этого ведшие обычный городской образ жизни, физически к таким испытаниям не были готовы. Но все справились: духом и молитвой.












Переход совершили:
Александр Лукич Высотин, родовой казак, бывший атаман Енисейского казачьего войска.

Александр Сергеевич Вдовин, кандидат исторических наук, докторант кафедры отечественной истории Красноярского государственного педуниверситета.

Константин Владимирович Зеленов, иерей греко-католической церкви, участник афганской и чеченской войн, родовой казак, инвалид второй группы (многочисленные осколочные и пулевые ранения, контузия).

Константин Владимирович Карпухин, сотрудник пресс-службы Красноярского Управления ОАО "РЖД", журналист, историк.

Владимир Васильевич Черников, велопутешественник, краевед, зимой 2008 г. в одиночку повторил Сибирский Ледяной поход Белой Армии на участке Красноярск - ст. Мысовая, летом 2011 г. - путь Ангарской группы (по территории Красноярского края).


По окончанию перехода о.Константин отслужил благодарственный молебен.






В Иркутск и обратно ехали на машине. Из Иркутска до Листвянки заказывали такси, со ст.Танхой до Иркутска возвратились поездом. Ночевали на ледоколе "Ангара", что стоит на приколе около Иркутской плотины.

В начале июня планируется поход продолжить в виде завершения перехода ангарской группы от д.Устье до д.Пашино – эту часть мы на велосипедах не проехали летом прошлого года http://x-ride.ru/index.php/forum/viewtopic.php/f,69/t,10334/start,195/
Со слов местных жителей, дороги там нет уже лет сто. Да и на местности также было. А вот пешком пройти можно, но тогда это в наши планы не входило.

Недавно ко мне попала фотокопия карты летчика, погибшего в годы ВОВ. На этой карте – 1940 г., четко видно, что пусть плохонькая, но дорога там точно была.

Так что наш пеший маршрут может выглядеть следующим образом

В Тасеевский район предполагается заехать на машине и проехать, сколько будет возможно, а потом машину спрятать в лесу (как я и делал в прошлый раз). Далее переправимся через Усолку на взятой c собой надувной лодке, дойдем до р.Тасей (22 км), переплавимся через нее и повторим северный путь частей Белой Армии до Ангары (70 км).
Оттуда на попутках доедем до д.Машуковки, переплавимся и вернемся к машине.

Директор Тайшетского музея Георгий Булыгин, у которого мы останавливались по дороге в Иркутск, прислал свою статью, раскрывающую правду о т.н. "партизанах" Шиткинского фронта.
Аналогичные истории мы уже слышали и об организаторах Тасеевской республики: бандиты они были, мародеры и грабители.

Наш пеший переход неожиданно получил массовое освещение в печати:
в "Красноярском рабочем" сегодня опубликована статья "По пути столетней давности" http://www.krasrab.com/archive/2012/03/01/12/view_article,
в "Сегодняшней газете" за 29.02.12г. напечатана статья В.Колпакова "По Белому",
в Красноярском железнодорожнике" в № 7 за 24.02.12 - "По льду встречь солнца",
а завтра еще одна публикация будет в "Гудке".

В ходе сбора материалов об Отечественной войне 1812 г. (http://x-ride.ru/index.php/forum/viewtopic.php/f,73/t,16581/p,406374/#p406374) наткнулся на публикацию о потомке прославленного военноначальника Барклая де Толли.

"БАРКЛАЙ де ТОЛЛИ Анатолий Викторович, родился в 1891 в Курляндской губернии. Князь (внучатый племянник полководца Барклая де-Толли Михаила Богдановича). В 1909 — после окончания гимназии учился в Рижском политехникуме, в 1910 — призван в армию, служил вольноопределяющимся в Дагестанском полку. В 1914 — на фронте, в сентябре был тяжело ранен. По излечении окончил экстерном Пажеский корпус, произведен в офицера гвардии Кирасирского полка, воевал в Дагестанском полку в чине ротмистра, с полком вернулся на Кавказ. С февраля 1918 — командир кавалерийского дивизиона Красной армии, с 1920 — после демобилизации на хозяйственных должностях в Карелии, с апреля 1923 — в Артдивизионе в Петрограде. 11 апреля 1924 — арестован, 18 июля приговорен к 3 годам ссылки в Сибирь.
В декабре 1924 — передал через начальника Ленинградского ДПЗ заявление на имя прокурора.

<11 декабря 1924>

«Верховному Прокурору Республики

от заключенного Анатолия
Викторовича Барклай де Толли

Заявление

1924 года, декабря 10-го дня, мне был объявлен приговор, вынесенный Особым Совещанием Коллегии ОГПУ, спустя почти 5 месяцев со дня вынесения такового, т<о> е<сть> от 18-го июля 1924 года, в обвинении меня по ст<атье> 60 Уголовного Кодекса, причем за все время моего заключения в ДПЗ с 11-го апреля, т<о> е<сть> за 8 месяцев, я не нахожу причин, кои могли вызвать применение ко мне столь тяжелой статьи 60 УК, в которой я считаю себя совершенно невиновным, и приговор вынесен мне несправедливо, который оскорбляет меня, как честного труженика, отдавшего все свои лучшие силы и годы на пользу революции и государства.
Дабы объяснить Вам все то, что я мог сделать преступного по отношению к Республике, я принужден описать вкратце всю свою жизнь и коснуться родичей.
Родился я в 1891 году в Курляндской губернии, в семье не только богатой, но даже не зажиточной, что можно видеть из геральдики, где прадед мой, тот полководец русской армии, что был в 1812-13-14 г<одах> Барклай де Толли Михаил Богданович, умер почти в нищете, имея перед страной заслуги (боевые). Дальше род продолжался в таком же бедном состоянии, а отец мой тащил семью только личным заработком, а не был каким-либо помещиком или промышленником. Когда наступил возраст для начала моего образования, я был определен на казенный счет в гимназию, которую и окончил в 1907 году. Будучи в последних классах гимназии, в 1905 году я принимал активное участие в революционной работе в дни борьбы, распространяя литературу в скверах, вокзалах и конках, а также хранил и передавал борцам бомбы. Всем этим снабжали меня и давали инструкции универсанты. В этой работе я был замечен, но явных улик не было, но на одной из вспышек против администрации гимназии за мой проступок я был (конечно, распоряжением администрации, т<ак> к<ак> был казеннокошным) выпорот, получив 15 розог. Когда прошла революция, я снова отдался науке и так окончил гимназию с золотой медалью. В 1909 году я был намерен поступить в Москву в Сельскохозяйственную Академию, куда меня не приняли, объяснив, что опоздал, что повторилось также в Ленинградском Политехникуме, после чего я поступил в Рижский политехникум, куда и был принят. Много позже я узнал, что мест в столичных в<ысших> у<чебных> заведениях для меня нет за 1905 год. Когда началась сдача студентов в солдаты, я, чуя, что та же участь постигнет и меня (т<ак> к<ак> всех, имеющих какое-либо отношение к революционерам до 1908 года, правительство сдавало в солдаты, как простых рядовых нижних чинов), я сам решил отбыть воинскую повинность и отправился в Дагестанскую область, где и был принят в Дагестанский полк вольноопределяющимся в 1910 году. Там я сошелся во взглядах и подружился с вольноопределяющимся латышом Стрикер, с коим принял, по кавказскому обычаю, братское крещение, т<о> е<сть> один другому передал свою фамилию. Сделано это было официально, и таким образом я стал Барклай де Толли (Стрикер). Этот мой друг погиб в Персии, где полк был в 1912-14 г<одах>.
Русско-германская война застигла меня в полку по дороге из Персии к месту квартирования полка тем же солдатом, и таким образом вместе с полком отправился в новый поход на Карпаты, где и был ранен в 9 рваных ран в сентябре 1914 года, таким образом, в силу сложившихся обстоятельств, я прослужил солдатом 4 года. По излечении я окончил (экстерном) Пажеский корпус 6 января 1915 г<ода> и был произведен в офицеры в гвардии Кирасирского полка, куда на службу не мог идти, т<ак> к<ак> не было средств для службы в гвардии и отправился на фронт в прежний Дагестанский полк, где и дослужился до чина ротмистра, имея все боевые награды. После второго отравления газами мое состояние здоровья крайне пошатнулось, я занял должность завхоза полка и вместе с полком участвовал в походе Корнилова на Ленинград в 1917 году, будучи вне строя на хозяйственной должности.
Революция 1917 года застала меня в полку на фронте; в организациях полка я был активным работником и все время занимал место секретаря полкового комитета. Под Ленинградом в 1917 году, когда приехали из Совета Раб<очих> и Солд<атских> Депутатов представители, и стало ясно, на что идут войска, я один из первых противился походу и агитировал за уход войск от столицы, предвидя безидейную жертву людей, в результате чего войска были отведены, а Туземный корпус был отправлен на Кавказ. По дороге туда я заболел и оттуда больной решил достичь Ленинграда, дабы найти свою старуху-мать — это мне стоило многих мытарств: на Дону был Краснов, на Украине Скоропадский, и, странствуя по Украине, Польше, Латвии и Эстонии, — я достиг гор<ода> Ямбурга (теперь Кингисеппа). До Ленинграда было недалеко, но объявленным красным террором я был мобилизован в Красную гвардию 18-го февраля 1918 года и с тех пор безвыходно и честно служил в Красной Армии до момента моего ареста, прослужив, таким образом, почти 6½ лет.
В Красной гвардии, в партизанском отряде тов<арища> Окулова, дабы не иметь нареканий со стороны окружающих, я носил только одну часть своей фамилии Стрикер. За время службы в Красной Армии я побывал на многих фронтах гражданской войны, принимая активное участие, как в строю, так и на административно-хозяйственных должностях, и кроме благодарности от начальников ничего не имел, не будучи даже ни разу подвергнут дисциплинарному взысканию.
Был под Уральском, затем под Купянском, участвовал в ожесточенных боях в должности командира кавалерийского дивизиона, когда город переходил из рук в руки, там попал в плен к белым и после 6-ти дневного пребывания у них, когда эшелон с дивизионом направлялся в Чугуев в концлагерь. Под моим руководством поезд был остановлен, дивизион выгрузился, освободившись от сопровождавших нас казаков, и в полном составе в числе 683 человек, с полным вооружением и конским составом был мною выведен. И снова принял боевое крещение на подступах к Воронежу, где на одной из переправ дивизиона через Дон в сентябре месяце вплавь я простудился, заболел воспалением легких и эвакуирован, последовательно перенеся воспаление легких, сыпной возвратный тиф, дизентерию и малярию. Я снова вернулся в армию, почти живым трупом, был назначен на хозяйственную должность по состоянию здоровья и отправлен в Карелию в 43 дивизию в 1920 году.
Дивизия перебрасывается в Ленинград, и здесь, при составлении списков и необходимости указать службу в старой армии, я, для точных о себе сведений, представил послужной список старого полка и начинаю именоваться механически полной фамилией. Ни своего звания, ни происхождения я не скрывал, и окружающие знали, кто я, а тогда в 1918 году я назвался частью фамилии не по каким-либо преступным замыслам или ради самосохранения, а только лишь потому, чтобы не вносить в окружающую среду неудовольствие <…>
В 1923 году, в апреле месяце, я получил назначение в Легкий Артдивизион Х дивизии, где и началась моя мирная служба — выписываю семью… Проходит почти год и 11/IV-24 меня арестовывают, и я вот уже 8 месяцев сижу в ДПЗ, испытывая нужду и оскорбления за свою службу революции в течение 6½ лет, не видя за собой никакой вины, и тут еще получаю административную ссылку в Сибирь на 3 года*, и в то же время моя семья остается в крайне бедственном положении. И за что? За то, что я сын своего отца.
А. В. Барклай де Толли» (ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 65. С. 17. Автограф).

В конце декабря 1924 — к Е. П. Пешковой обратился за помощью Сергей Порфирьевич Швецов, председатель Ленинградского отделения Помполита.

<27 декабря 1924>

«Е. П. Пешковой
"Помощь политическим заключенным"

Москва, Кузнецкий Мост, 16, кв. 7

Пересылаю Вам копию заявления политзаключенного Барклай де Толли Анат<олий> Викт<орович> на имя прокурора Республики тов<арища> Курского, прошу указанную копию передать по назначению, а также навести справку, получены ли подлинные заявления, посланные Барклай де Толли пред<седателю> ЦИК СССР тов<арищу> Калинину и прокурору Республики тов<арищу> Курскому.
Если указанные заявления получены, то сообщите, какое решение вынесено по существу дела.
Кроме того, пересылаю заявление на Ваше имя жены заключенного Барановского Ан Анд и прошу уведомить меня, по наведению соответствующих справок, где последний находится.
Швецов.
С. П. Швецов.
Матвеевская, 11, кв. 12.
Ленинград.
Декабря 27 дня 1924 г<ода>» (ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 59. С. 11. Автограф).

На заявлении — помета рукой Е. П. Пешковой:
Переслать по назначению. Е. П. 31/XII».

В феврале 1925 — Анатолий Викторович Барклай де Толли обратился за помощью к Е. П. Пешковой.
<24 февраля 1925>

«Канск, Енисейской губернии
24-го февраля 1925 года.

Екатерине Павловне Пешковой

Москва, Кузнецкий мост, 16

Крайняя нужда, бедственное положение семьи моей и несправедливость ко мне понуждают меня обратиться к Вам за всесильной помощью.
Прослужив в Красной Армии почти 6½ лет, не будучи никогда участником каких-либо преступлений по отношению к Республике, и за это время не был даже подвергнут не только какими-либо наказаниями или взысканиями, а даже не был под надзором и следствием, не имея за собой, как военный, даже дисциплинарного взыскания, я сослан в Сибирь, в Туруханский край на 3 года. В чем я обвиняюсь? Я не знаю, и это от меня или держат в секрете, просто не хотят мне сказать, или, вернее, его совсем нет. На мои неоднократные обращения к Ленинградскому Губ<ернскому> прокурору, я не получил никакого ответа, и просидев в ДПЗ в Ленинграде 8 месяцев, мне объявили постановление ОГПУ о высылке меня в Сибирь, причем, с момента вынесения приговора по день объявления меня продержали 5 месяцев. За время сидения в ДПЗ весь свой скудный скарб распродан для поддержания семьи, я доведен до удручающего состояния, как и моя семья до бедственного. По объявлении мне приговора я сразу же просил ВЦИК и Верх<овного> прокурора Республики о пересмотре моего дела, но прошло более 2-х месяцев, я результата никакого получить не могу, все дальше и дальше удаляясь в недра Сибири. Еду для того, чтобы здесь сложить свои кости, еду для того, чтобы моя семья — жена и ребенок — погибли без меня, без моей поддержки материально. Выехал я из Ленинграда в полной уверенности в справедливость и полагал, что в Новониколаевске меня освободят, дав возможность свободного проживания в Сибири, где бы я мог устроить свою жизнь, принося пользу Государству, и тем самым смогу поддержать свою семью, опираясь на личный честный труд, но в Новониколаевске ПП ОГПУ 12/I-25 г<ода> постановил выслать меня в Туруханский край. Снова пошли этапы, и, наконец, я достиг гор<ода> Канска Енисейской губ<ении>, откуда отправляюсь в Приангарский край до весны, а весной с наступлением навигации буду направлен в Туруханский край. Еду без каких-либо средств, все, что было обращено на нужды семьи еще в Ленинграде, а теперь еще по дороге обобранный, без одежды и без какой-либо поддержки от кого-либо, не надеясь найти там для себя труда, не имея никакой специальности, будучи военным с 1910 года, и в то же самое время семья моя обречена на полную гибель. Жена простая девушка, не имеющая даже образования одноклассного народного училища, без всяких средств и имущества с ребенком на руках, в бесплотных поисках какой-либо себе службы, хотя бы в силу того, что она моя жена, носящая мою фамилию, жена ссыльного.
Я не ропщу на то, что я сослан, не ропщу на то, что со мной произошла простая ошибка, я много страдал в своей жизни, но ведь это пытка при мысли о семье, брошенной на произвол.
Я прошу у Вас заступничества, прошу ходатайства и всесторонней помощи в деле о пересмотре моего дела, в деле поддержки. Пусть разберут мое дело досконально, не по шаблону — могу ли я вообще быть преступником, обвиняемом по 60 статье Уголовного Кодекса, прослужив в рядах Красной Армии беспрерывно 6½ лет, и за это время принося Государству только пользу в деле ее строительства, отдав на это все свои лучшие годы и силы и рискуя своей жизнью. Если я обвиняюсь в том, что именовался только одной частью своей фамилии, то зачем же такая суровость? Зачем же статья 60, зачем обрекать на гибель и меня, и семью, и ни в чем неповинного ребенка, болезненная любовь к которому так велика, и ради него я прошу дать возможность жить вместе с ним, дать ему жизнь и нужное воспитание. Если вина моя вся в фамилии, так, наверно, 4 года тому назад, когда времена были более бурные — я понес бы должное наказание.
Слезно прошу у Вас всесильной помощи в совсем деле и готов остаться здесь в Сибири, в каком-либо городке, чтобы соединиться с семьей, чтобы поддержать ее, не дать погибнуть, поддержать своим трудом и материально, и духовно.
Преступником я никогда не был, не буду и по своей честной и открытой русской душе — быть не могу. Произошла со мной ошибка и так бы хотелось, так еще много возлагаю надежд, что Республика ее исправит, а вы будете моей ходатайницей перед ней.
Помогите мне и семье моей, чем можете, и сообщите о результатах моего дела. Лично не могу приложить марок для ответа, т<ак> к<ак> беден до того, что некоторые из ссыльных помогают мне хлебом, и так я волочу свою тяжелую дорогу в ссылку. Они же мне и указали на Вас.
Прилагаю при сем копию моего заявления, о котором я говорил вначале сего письма и из которого Вы можете узнать мою жизнь, полную жестоких испытаний, и могу ли я быть преступником по отношении к Республике. Это заявление я отправил по адресам 11 декабря 24 г<ода> через Начальника Ленинградского ДПЗ.
Точной деревни, где я буду оставлен на жительство, я еще не знаю. это объявляют в селе Богучанском, что 350 верст отсюда лошадьми.

Адрес мой: Сибирь.
Село Богучанское Енисейской губ<ернии>, гор<од> Канск. Административно ссыльный Барклай де Толли Антоний Викторович (Стрикер).

Адрес семьи: гор<од> Петрозаводск, Заводская ул<ица>, дом Григорьевой Марии Тимофеевны, Барклай де Толли.

Убедительно прошу содействия в моем деле, а также уведомления и всесильной помощи.
Барклай де Толли (Стрикер)» (ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 59. С. 14-15. Автограф).

*12 января 1925 — отправлен из Новониколаевска в Богучанское под Туруханском - http://www.pkk.memo.ru/page%202/ofic3.html

Источник: http://siberia.forum24.ru/?1-16-0-00000011-000-20-0

Лет 5 назад в с.Айтат Б-Муртинского района местные жители ломали старый дом и в подполье случайно обнаружили дневниковые записи учителя Петра Павлиновича Чащина, бывшего прапорщика Белой Армии.




Недавно этот дневник мне удалось прочитать. Привожу некоторые записи, касающиеся обстоятельств отступления колчаковцев осенью 1919 г.

15 сентября г. Ишим
Вчера пройдя верст 15 вперед остановились в небольшой переселенческой деревушке. Станица Голышматова, говорят была уже занята нашими конными частями. Говорят что красные убирают с линии все войска перебрасывая их на север и отходят на Ишим.
Может быть поэтому нам и отдохнуть не дали, а сейчас вернут к первому разъезду, где уже ждали нас пустые вагоны.
Нельзя не заметить недоброжелательность жителей родной Сибири нашим гостям. Нас встречают косыми взглядами, а нередко бросают прямо в глаза несправедливое отношение проходивших частей к крестьянам. Так было в этой украинской деревушке.
Красные два дня тому назад вышли отсюда оставив хорошие отзывы о себе «ни чего не взяли без спросу и грошей», говорила мне старуха перемешивая свою родную речь сибирским выговором: "А Ваши вчёра только зайшли, та вси огороди поуносили за собою. И плетень на костры попалили, как им дома всё повыгарело. Сено увезли, овес с поля позабрали. Сама ведь с мальцем пахала и убирала. Старик в подводах ездит. Три сына забрали на вашу войну. Да за щёж вы воюете?» - закончила старуха, вытирая передником слёзы.
Вчера здесь проходил 7-й кузнецкий.
Я вышел на двор. Наши солдаты разводили костры ломая плетни. На улице стоял гвалт: Кричали хохлуши проклиная солдат. Ржали что жеребята, наши молодцы, ломая заборы и копая картофель в огородах.
Вчера вышли из деревни и на разъезде, усевшись на площадки, на которых раньше возили рельсы, песок и пр. дрянь, покатились в Ишим. Ветер то затихал, то словно вырвавшись из чего то страшно тесного, с мелким дождём порывисто срывал с людей фуражки, пронимая до костей, особенно озлобляя людей в холщевых шинелях. Люди ругаясь самым отчаянным образом в закон, веру и бога, жались друг к другу, дабы согреться. Но горе тому, кто волей рока очутился на самом краю.

...В 5 ч. утра весь полк выступил по тракту на Тобольск. Красные заняли село по этому тракту в 20 верстах от г. Ишима.
До свету ещё покинули сонный городок, где ни отдохнуть , ни помыться в бане не удалось.
В эти трое суток прошли около 80 верст, опустошая по пути в огородах брюкву, табак, подс., на полях горох, репу, овёс для лошадей, растаскивая стоги сена для балаганов. Ни дать, ни взять, кобылка которая пролетая одной полосой съедает всё на своём пути. Офицеры – одни сами вместе с солдатами тащат, другие боясь обидеть солдат, вернее, боясь за свою шкуру, молчат, третьи думают "а тащите, авось это скорее приведет нашу армию к гибели" и есть ведь и такие. А четвёртые просто сквозь пальцы смотрят на всё, думая, «А чёрт с вами, делайте что хотите, оставьте только меня в покое». Как наш ротный Романов Боря. Так вот и идём. Красные, боясь, что их могут отрезать от Голышмановой, забрали всех лошадей у мужиков и удирают во все лопатки на Тобольск и ещё куда то к железной дороге.
Устали все чертовски. Сегодня до обеда отдыхали и помылись в бане. После обеда прошли ещё 20 верст и ночуем.
Завтра переход назначен в 26 верст до большого села Кротовского где, говорят, засели красные и ждут.

20 сентября д. Орловка
Так и есть, хотя и не совсем так как думали, если б было так, то нас бы очень много осталось лежать около этого села. Версты на 4 от леса до села тянется совершенно чистая равнина. Красные были там. Выйдя из лесу цепью, мы в лоб, 2-й батальон с леса в обход и справа. 3-й батальон и Бийцы в резерве, окопались и началась стрельба. Из лесу по селу залпом палили наши пушки. Из села редкая ружейная стрельба и больше ничего. Наши решили, что Красные засели и поджидают поближе. Началась перебежка. Из нашей роты одного ранили. Из разведки пали трое. Когда до села осталось ½ версты стрельба из села совершенно прекратилась.

В Кротовском была только их разведка, которая, постреляв и выяснив, что было нужно о противнике, смылась.
Красных было очень много, но они ещё вчера вышли с орудиями и пулеметами, по словам жителей.
В селе заночевали. Страшно усталый и весь в грязи, я, не раздеваясь прилег на лавку и сейчас же заснул мертвецки.
Никогда ещё в жизни я пугался так во сне, как сегодня. Заорал во всё горло и проснулся с холодным потом на лбу. Встречаю во сне покойного отца, много говорю с ним о его жизни на том свете и знаю между прочим, что он пришёл за мной, что стоит ему только прикоснуться до меня как той же минуты умру и уйду к нему из живого мира. Знаю, что у него мне жить будет лучше, но расстаться с этой жизнью мне трудно.
Я борюсь в душе, а отец делает строгое лицо и быстро направляется ко мне; что бы я скорее решил. Когда он уже хотел дотронуться до меня рукой, я сильно, дико закричал и, проснувшись, стал у скамьи на ногах, трясясь от охватившего меня ужаса. Это не к добру, мелькнуло у меня. Убьют либо ранят. Хотя уж всё равно, утешал я себя, лишь бы скорее избавиться от этих полупомешанных людей.
Всё равно уж.
Нет сил смотреть на творившееся кругом.
Вчера ещё не успели войти в село, как где-то у кладовки солдаты сломали замок и утащили варенье, сметану и ещё что то.
Я не мог заснуть остаток ночи. Мысли, страшные мысли блуждали в моем мозгу, и жгли, жгли мою голову.

К вечеру покинули село и пошли занимать деревушку в 5 верстах от села.
В деревушке никого и не было. Да и нельзя тут быть. Кругом глухой лес. И мы тут в хорошей ловушке остались сидеть ночь. Наш «Дикий барин» (так солдаты назвали нового командира батальона) чудеса творит. Темнота самая осенняя - черная темнота, а он не дал приказание послать из нашей роты разведку на такую же деревушку в 4 верстах. Как не глупо, но идти пришлось. Поехал Глиев взяв с собой 6 человек солдат и верхового крестьянина. Как он там смудрит - не знаю. Спать не хочется. Сделал из картошки светильник и сижу пишу. Ребята улеглись и храпят на всю избу.

22 сентября. В той же деревушке.
Вчера после обеда весь батальон отправился в наступление на такую же деревушку в 4 верстах от этой. Я со взводом послан был в третью роту, которая пошла лесом в обход деревни. Обошел правда со всеми осторожностями, благополучно вышли чуть не в самый тыл, окопались и открыли залпом стрельбу. Одновременно поднялась справа и против на другой стороне.
Красные сыпали кругом из пулемётов и ружей. Наша батарея стреляла то вправо, то влево, а тут совсем замолчала.
Темнело. Полил дождь с холодным ветром. Нас с цепью Красных разделяло одно ровное поле с усатой пшеницей. Идти в атаку побоялись, потому что наш тыл был ничем не обеспечен, связь со 2 ротой была налажена плохо, а с наступлением темноты связь порвалась совершенно. Пошел Девашев (поручик) восстановить и узнать, что там думают делать и пропал. Послали двух солдат – нет и тех. Стрельба не умолкала. Прошло три мучительных часа. Никто не возвращался. Послали ещё двух. Положение становилось с каждым получасом неопределенным и страшным.
Дождь лил. Люди роптали и это роптание готово было вылиться в восстание. Но винили не нас, мы и не боялись. Роптали на штаб, что говорили 8 месяцев командир полка не изволил ещё ни разу приехать на позицию и посмотреть, что тут делается, что собрались там все жалкие трусы вроде Шмандина, что им место в первой линии, а не в штабе. Ругали командира батальона, а наши Чернобровина (командир 2 роты) разорвали б, если б он был тут, когда узнали, что 2 роты нет, она ушла с вечера ещё. От холода всех трясло и все были до костей промочены. Темнота, не видно низги.
Пошли и мы, тихо, осторожно, словно кошки ступали по траве, отходя дальше в лес.
Пулемет разобрали и несли на себе. Дорогу приблизительно помнили и шли по направлению к ней. Нет знаю - случайно ли, или мы хорошо взяли направление, мы вышли на тракт, как раз там, откуда пошли. Отсюда решили найти деревушку. Послали вперед разведку. Светало, вошли в деревню. Наши все спали решив, что мы все остались в плену.

24 сентября. Село Кротовское
Не так живи как хочется, а так, как……
Вчера с 4 часов утра двинулись наступать на д. Александровку, что по шоссе ещё дальше д. Вытяжной. Наша рота попала на самый левый фланг, переходящий лес. В версте от шоссе Красные нас обстреляли и ушли, видимо, в деревню, а мы тихо, медленно продвигались все дальше и дальше за ними следом.
Вот уж и деревня: слышен разговор, лай собак и т.п.. Но сквозь бурьяны и густой березняк в трех саженях нельзя было ничего разглядеть. Так и шли пока вдруг совсем близко против нашей цепи не затрещали выстрелы. Попадав в траве люди начали окапываться. Я прилёг за березку и с отчаянием ждал, что вот-вот Красные крикнут "ура" из нашей цепи сделают грязь.
Порой в голову приходила мысль, правда преступная мысль, но мысль вызванная, один бог знает чем – это взять и прострелить себе руку. Я готов уж был к исполнению. План созрел в одну минуту. Возьму, разряжу патрон, оставлю половину пороху, положу одну руку на гнилой пенек, что стоял у моей головы и выстрелю. Я лежал совершенно один. Прострелю руку и никто не узнает.
На пять минут мой план был разбит появлением около меня Яшухи. Посидели, покалякали, погоревали, солнце садилось за черную тучу которая обещала тёмную и дождливую ночь. Мы рисковали до конца этих суток остаться голодом.
Яша ушел, а моя мысль, словно змея, опять заползла в мой мозг. Но только я хотел было взяться за патрон, как что-то тяжелое упало на мою левую ногу и я покатился почти без чувств в траву. Меня заметил позади сидевший санитар и подбежал ко мне. "Вас ранило; кажется в ногу" - сказал, снимая сапог. Сапог сняли, разрезали мои штаны, но крови не было. Повыше колена нога была синяя, а посредине большое красное пятно, что меня пуля ударила с рикошету, плашмя.
Отказавшись от носилок, я пополз до перевязочного пункта где стояли подводы. По траве впереди меня мелькнули санитары с носилками.
Полежав немного, я полез побыстрее, что бы догнать и узнать кто ещё ранен. Проковыляв с пол версты я на повороте тропинки снова заметил санитар и махнул им рукой подождать. На носилках кто то сильно стонал, жалобно. Душераздирающе. Каков же мой был ужас когда на носилках я увидел бледного, почти задыхающегося Яшку. Пуля ему пробила грудную клетку справа и вышла около позвоночника. Я потащился за ним, решив что я ему ещё смогу быть полезным. На телеге везти нельзя было, малейшая кочка причиняла ему страшную боль и он орал как баран...

Да, жуткое было время. Жизнь человека стоила не больше понюшки табака.
Интересно, дневник этот подлинный, 1919 года, или восстановленный по воспоминаниям? Писать такое опасно было.

Дневник абсолютно подлинный, им зачитываюсь. Пока не все еще расшифровано. В этом же блокноте лежали письма, написанные Чащиным своей матери. И там же была белогвардейская листовка, за которую человека точно бы посадили. Но, как показывает наше расследование, до 37-го года Чащин дожил. А дальше - пока не знаем.

100% дневник прапорщика из нашего - красноярского 4-го Енисейского стрелкового полка. Речь на этих страницах о Тобольской операции белых - последнем крупном наступлении армии Колчака.
Голышматова правильнее читать Голышманово.
Фамилии узнаваемы - офицеры полка. Борис Романов - штабс-капитан, Чернобровин - Иван, штабс-капитан, поручик Девашев - Девашов Николай.

На одном из конвертов письма к матери имеется штамп Енисейского стрелкового полка без указания нумерации.

Как видно из http://forum.vgd.ru/318/35839/, был всего один Енисейский стрелковый полк: 1-й (в последствии 4-й) Енисейский Сибирский стрелковый полк, который был сформирован в июне 1918 года в Красноярске. Командиры Зиневич, Мальчевский.
В 1918 году полк воевал под Иркутском и в Забайкалье. Отличился при взятии Перми в конце 1918 года в составе 1-й Сибирской стрелковой дивизии Сибирской (в последствии 1-й) армии. Осенью отведен в Красноярск, где принял участие в мятеже Зиневича. Расформирован красными в январе 1920 года.
Именно эти события и описываются в дневнике.