Цитата: у нее есть подруга, вроде бы 15 лет прожившая в старой Бахте. Это задел для новых встреч. Надолго откладывать эту встречу я не стал и в ходе очередной поездки по енисейскому льду заехал в Дивногорск снова, где и побеседовал с 65-летней Антониной Александровной Ворошиловой о той жизни, до затопления.
- Я в Серебрянке родилась. А потом жила в Осиновке, где раньше золотые прииски были. Серебрянка была в трех километрах от Осиновки, а в другую сторону в двух километрах - Почвенка. Потом еще один поселок - название не помню, там находились осужденные. А затем уже - Бахта.
- Мама моя уроженка овсянская, из рода Ярославцевых. Отец ее был Мухтин - он тоже местный, из Овсянки. Его родители жили зажиточно, на карете в Красноярск ездили. Бабушка прожила 110 лет, умерла в 32-м году: поленницу дров откопала от снега перед Благовещением. Говорили, что это была счастливая смерть.
А мать мамы, Марфа Федоровна, из России приехала , из Вятской губернии. Отца ее за какую-то провинность сослали в Сибирь и он оказался в Овсянке. Попав сюда, сильно удивился: "Почему меня раньше не сослали сюда?" Из Овсянки была прямая дорога через седловину в п.Манский и там были плодородные поля. В.Астафьев это описывает.
Так вот, отец Марфу вызвал сюда и сказал, что денег на обратную дорогу даст. А там у нее уже муж был и дочка маленькая. Но она собралась и приехала. А отец денег ей не дал. И ей, женщине, никак уехать не получалось. Так она и осталась, вышла здесь замуж. Но была такая пассивная, жизнь давила ее. Не работала, дома была. Дочка писала письма, муж писал. Потом перестали писать. Да и революция началась, всякие перевороты.
Замуж ее отдали в 19 лет, в Овсянке. Муж работал с утра до вечера в известковом карьере и за работу хозяин платил ему натурой: стерлядями, тушами говядины или свинины.
В 1932 году у них родился сын, а в 33-м начался голод. В.Астафьев об этом писал в повестях "Последний поклон". Власть хлеб забрала. В тот голодный год людей на кладбище в Овсянке хоронили один над одним.
От бабушки машинка швейная осталась - она обшивала всю деревню. И ту машинку в городе продали за каравай хлеба. Привезли, всей семьей собрались, разрезали - а внутри тряпка.
А ребеночек грудной был, кормить нечем, с воды молока нет. Посоветовали подкинуть в Красноярске в приют. Кое как женщина дошла туда на распухших ногах и ребеночка оставила на заднем крылечке. Потом одумалась, вернулась - а его уже нет. Сына обратно ей не отдали: сказали, что отправят в Иркутск. К условленному дню она всю ночь шла с Овсянки и к поезду опоздала. Всю жизнь помнила, до самой своей смерти, но так и не могла нигде его найти. А потом война началась...
- Первый муж мамы - Маевский Николай, работал в Серебрянке бакенщиком. Каждый вечер он зажигал фонари на бакенах. Лампы были фитильные, стекла красные или простые. Мы с этими стеклами играли. В браке родились Надя и Иван. Ивану был третий год, когда началась война. А перед этим мужа забрали на 45 дней на переподготовку. Мама с ним встретилась за Красноярском где-то на пункте формирования, они ночку побыли в каком-то овраге и его забрали на фронт.
А мама одна осталась с двумя детьми и вместо мужа стала работать бакенщиком. Ростом маленькая, худенькая, она на веслах каждую ночь выходила на Енисей бакены зажигать: буря - не буря. А в бурю особенно, так как лампы часто падали. Ими все дно усыпано. А в 42-м году Николая по ранению после госпиталя отпустили домой. Семь месяцев он пробыл дома и у них получился еще один ребенок. А война все шла и его снова забрали. Мама осталась беременная. Володя родился 12 декабря 42-го года. В начале января 1943-го мама написала мужу, что родился сын. От Николая пришло письмо. Что интересно, когда он писал, то забыл мамино имя и целый день его вспоминал. Но вспомнил, написал спасибо за сына и что завтра уходит в бой и не знает, будет ли жив. 12 января его убили в том бою. Похоронку маме принесли где-то в марте. Соседи принесли: "Татьяна, тебе вот письмо". Мама развернула, а там: "Ваш муж убит". И она потеряла сознание. С того дня ее начали бить эпилептические припадки. Из-за этого она 18 лет была на инвалидности. Но мама еще поработала немножко бакенщиком. Весной как-то начальство приехало: видят, что она плывет к берегу, а его подмывало. Слышат, что Татьяна голосит - она все время плакала: трое детей. И тут обвалился яр и мама замолчала. Побежали смотреть, а она случайно замолчала. Начальники напугались и ее убрали с бакенщиков, поставили на разные мелкие работы. Припадки били ее часто, в день по нескольку раз. Окрикнет кто-то и она падает. Вот ей и дали инвалидность. Работы не было, трое детей. Иван маленьким рахитом заболел. Мама пешком с Серебрянки по горам носила его в Красноярск в больницу. Перевязала платком и несла: голова, живот огромные, ножки тоненькие. А после у него менингит приключился и бельмо было, он видел только одним глазом.
- Мне было 1 год, когда мама переехала в Осиновку - там школа была, 4-летка. Из Почвенки и Серебрянки дети ходили к нам в школу. А кто нашу школу оканчивал, дальше в Бирюсе учились. Там был интернат, но нужна была своя постель и свое питание. На выходной на лодке уезжали домой, если не распутица. В Бирюсе училась моя сестра Надя и два брата старшие: Иван и Володя. Когда детей отправляли в Бирюсу, то надо было дать каких-то продуктов: картошки, хлеба самопечёного. Зимой молока намораживали. Летом - простокваша. У мамы корова была, Галька - еще до меня появилась. Она 18 лет у нас прожила, потом от нее родилась Манька. Надя, старшая, как ей 14 лет исполнилось, не приезжала домой почти. Чтобы подзаработать на еду, в Бирюсе она людям стирала, с ребятишками нянчилась. В общем пошла "в люди". А Иван учиться не хотел. Побудет в Бирюсе, съест все и приезжает: учусь, мол. А оказалось, что не учится.
А корова у нас так появилась. Какой-то начальник из Красноярска перевез в Серебрянку свою корову, чтобы она здесь у кого-то жила. Мама согласилась на условиях, что корову нужно было содержать, кормить, сено на нее заготавливать, а сливки, масло и творог отдавать хозяину. Остальное же (обрат) можно было себе оставлять. Плата за это - приплод. Вот Галька и получилась. Два года мама чужую корову продержала, а потом уже не могла.
Приехал как-то в Серебрянку мужчина, Александр Зайцев. Он из сибирских татар, которых Екатерина переселила. У него жена была больная, шестеро детей в Красноярске. Он стал в Серебрянке гнуть ободья и полозья для саней. И ему нужна была помощница. Соседи порекомендовали и мама пошла. За полозья у Зайцева всегда был хлеб - ему так платили. И он приносил тот хлеб кусочками - вот ребятишки и ели. Зайцев стал к маме поближе и вот я получилась. А когда его жена умерла, дети к нам приехали: Настя 16 лет, Шурка 14 лет и Валька - 12. Остальные уже взрослые были. Отец старше мамы был на 20 лет. Когда я родилась, маме было 35. Рожала она одна, никого не было. Родила, позвала Александра воды согреть и принести - он боится, берет меня пеленкой, а я выпадываю. А назавтра было воскресенье, выборы. У Зайцева была бочка браги и в это воскресенье он начал гнать самогон. Так как мама идти голосовать не могла, к ней пришли с урной и эту картину увидели. Подставили кружку, еще только все началось и шла кисленькая водичка. Была бы покрепче, тюрьмой бы расплатился. А так составили акт. Брагу отец вылил в огород: коровы грызли снег и лизали, куры и свиньи пьяные валялись. Смешно было.
В понедельник отец уехал и я его впервые увидела, когда мне было уже шесть лет. Его детей старшие забрали к себе.
Через год мама переехала в Осиновку, купила там домичек маленький на берегу Енисея. Берег подмывало. В один год земля обвалилась и сквозь пол было видно Енисей. Переехали чуть подальше от берега в другую избушку - там Голубец жил, старичок одинокий. Баба Катя с мамой на двоих этот домичек купили. Просто одна комната и печь русская, два окна. Баба Катя со мной водилась, я с ней и спала. Мне было годик с немножким. Мама не работала, на инвалидности была и каждый год ездила в Красноярск на перекомиссию.
Так вот, через шесть лет (в 1956 г.) к нам пришел мой отец. А его кроме как "Он" никак не называла. Не могла. Он мне дал мешочек мелочи, мы все босиком побежали в магазин, а там нам дали несколько конфеток. Мы их тут же разделили - это и запомнилось мне.
Осиновские ребятишки на крыльце магазина.
- Потом в той же деревне мы переехали за речку в другой дом: уже были комната и кухня. Зайцев остался жить с нами и прожил зиму. К Пасхе он опять гнал самогон, а мама белила. Отец напился, самогонку разлил, на маму стал ругаться. А у нас женщина жила, тетя Маня ( у нас всегда кто-то жил, ребятишки-школьники с той стороны Енисея, дочь пасечника, который в тайге работал). Володя заходит и она говорит: "У него (Зайцева) за голяшкой ножик". Мама Володю отправила - беги за Иваном (тот в клубе был). Иван приходит, валенок хватает, стягивает и ножик выпадает. Иван как ему даст - тот кувырк за кровать. Иван его вытаскивает и опять как даст. А назавтра мама Зайцева выгнала. Он уехал, где-то жил на другом берегу отшельником, собак ел и вскорости умер. Я его знала всего несколько месяцев, а папой так и не смогла назвать.
- У нас в деревне клуб был. Кино показывали редко. Но мы сами спектакли ставили, мама в них даже играла. Мой брат Володя хорошо пел. Сами себя развлекали. Возле клуба площадка была расчерчена для игры в лапту.
Фотографии 1959 г.
- В Осиновке я прожила до 11 лет. Деревня была в одну улицу вдоль берега. И на другой стороне Енисея тоже было несколько домов, которые относились к Осиновке. Там жили Тузовы - мы к ним ходили по льду. В Осиновке в то время золото уже не добывали, жили только старики и инвалиды. Речка Осиновка была вся изрыта шурфами глубиной до 20 м. Бывало, что в них падали ягодники. А с отвала мы зимой катались. Там были сундуки металлические толстые, какие-то крутилки типа веялок. А Серебрянка была на горе с крутым спуском к реке.
- После Зайцева в нашем доме появился отчим, Гавриил Трофимович Васин. Сложный был человек.
На фотографии он справа: участник войны, любил носить китель. У него нос был прострелен, нога ранена, долго ходил на костылях. Раньше он жил в Дербино. Мама через знакомую женщину познакомилась с ним. У отчима была своя дочь Галя (слева). Когда он на фронте был, она малюсенькая осталась с его женой. А она завербовалась на фронт и бросила ребенка на чужую бабушку в другой деревне. Его матери рассказали про внучку, та приехала - а ребенок весь грязный, вшивый. Вот родная бабушка и вырастила Галю.
Отец ее жестокий был человек. Вот случай. Гале было лет 6-7, она пасла домашних гусят. Какая-то свинья злобная - ее даже взрослые боялись, напала на гусят и нескольких съела. А Галя не могла ничего с ней сделать. Так отец ее за это так избил, что дочь водой отливали. Бабушка заступалась, он и бабушку избил - мать свою.
Страшный диктатор был. В Дербино он работал и директором маслозавода, и бригадиром. Сам из богатой многодетной семьи, а чтобы не раскулачили, заставил мать все хозяйство продать и пошел в колхоз работать на тракторе. И потому ничего у них не отобрали.
Отчим взял маму с четырьмя детьми, но двое у нас уже взрослыми были. Он мастеровой был, все умел делать: и по сапожному делу, и по кузнечному. Но не умел контачить с людьми. В 1961 г. со всеми в деревне переругался и увез нас в подсобное хозяйство (ныне п.Манский), а через год - в Усть-Ману. Меня заставлял, чтобы я его звала "папкой". Для меня это было пыткой. Я не хотела, так мне обувь не давали, а уже холодно было босиком бегать. Я была свободный ребенок, могла целыми днями у кого-то играть, меня там и накормят. А когда отчим к нам пришел, то он запретил мне куда-то уходить. Все было с его разрешения и с условиями: это сделай, и это, и то.
Он постоянно с начальством ругался. А потом ушел работать в Дивногорскую милицию сутки через трое. Мама же корову одна содержать не могла и ее пришлось продать. Умер отчим в 1971 г. от рака пищевода, так как стал сильно пить. В Приморске у него родственники остались, две сестры и брат (уже умер).
- Конечно, сейчас вся наша жизнь выглядит как сплошные трудности, но тогда это было в порядке вещей. Все новости о жизни вне нашей деревни мы узнавали через красноярское радио. Это было всё. Ведущий на радио был Тарсуков.
- Еще помню тетю Минну Сиг, эстонку из сосланных.
У нее единственной в Овсянке лошадь была, овцы и коровы, сода мыловаренная. Она до того работящая была, что богато жила. Вся деревня, правда, на нее работала, но она и кормила деревню. В работники не нанимала, а просила помочь и за это платила. Дочери Линде дала хорошее образование, сына выучила.
А муж ее предал. Он все деньги собрал, в пояс вшил и ушел из дому. Бросил ее с детьми. А через какое-то время его нашли в проруби с проломленной головой.
- Линда умерла незадолго до смерти моей мамы - я ей не сказала. И когда Астафьев умер, тоже ей не говорила. Моя мама прожила почти 87 лет, трех дней не хватило. Жизнь у нее очень тяжелая была. Она Астафьева помнила до самой смерти, была с ним знакома, знала всех его тетушек, дядюшек, племянников, все семейство. И бабушку, которая вырастила его, и дедушку.
А как сложилась жизнь моей рассказчицы? Да тоже непросто.
Работала на Дивногорском заводе низковольтной аппаратуры (делали выключатели для оборонной промышленности). И там в 1986 г. потеряла почти все пальцы на левой руке - их закрутило шнеком профилятора. Пальцы пришлось обрезать , т.к. из-под шнека их извлечь не удавалось и они висели только на сухожилиях. Проболела 4 месяца и получила инвалидность. А потом случился рак желудка и здоровая до этого женщина похудела на 20 кг.
От брака с таджикским узбеком-карлыком (кочевой средневековый народ, потомки каракиданей, хазары - прим. моё) родилось двое детей. Но муж решил вернуться на родину, когда старшей дочери было шесть лет, а младшей - четыре.
Потом был второй муж, Юрий, с которым Антонина Александровна прожила 12 лет. Дважды еще рожала, но дети погибали. Муж помог вырастить старших дочерей и даже выдал их замуж. В пятницу свадьба была, а в следующий вторник он скоропостижно умер. Так что продукты, оставшиеся от свадьбы, пошли на поминки.
А сейчас у нее третий муж, Александр - на заводе с ним встретилась. И уже есть правнучка.
Ни в Серебрянке, ни в Осиновке больше она так ни разу и не бывала, как-то не получалось.
|